Во имя Господне и во славу Его. Монахокрепость. Часть четвёртая.
Requiem aeternam dona eis, Domine!
Брат Уриил во всем был прав! До сих пор нас хранили не стены и не сила оружия, а лишь покровительство Господа, которое нам нельзя терять ни при каких обстоятельствах. Темные времена пришли в обитель, и я не исключаю, что близок наш последний день. Гоблинский набег, что и следовало ожидать, был внезапен. Мы могли бы догадаться о его неизбежности, заметив участившиеся нападения воров, но мы монахи и уповали на то, что Бог спасет нас каким-то образом. Гоблины выскочили по ту сторону реки, возле женских келий. Их было пятеро. Четверо копейщиков и вожак с серебряным мечом. Братья свободно перемещаются между мужской и женской территориями монастыря, тем более, что в настоящее время мы решили расширить женскую территорию и строим новую стену, чтоб впоследствии перевести их на самообеспечение. За оградой монастыря по разным делам оказались многие. Те, кто ближе всех находился к нападавшим и не успел забежать ни за одни из ворот бросились врассыпную. Первым пал брат Зиновий. Братья Архипп и Алексий, видя, что их настигает гоблин, решили испытать удачу в бою, но гоблины наскочили на них втроем и убили почти мгновенно. Брат Димитрий убежал довольно далеко, но он не мог бежать вечно, у него не было шансов. По объявленной тревоге остальные братья сбежались за стены монастыря, единственный боеспособный отряд брата Уриила получил приказ двигаться к выходу из туннеля, на той стороне реки, чтоб при удачном случае иметь возможность выскочить из-за дверей и неожиданно напасть на врага. Мы могли бы просто отсидеться за стеной. Но что будет с сестрами?
Боевая группа брата Тихона так и не сочла нужным экипироваться, поэтому выступить на защиту мирных братьев не смогла. В отряде брата Уриила дела тоже пошли не лучшим образом. Брат Дормидонт, вероятно, недопонял приказ двигаться через туннель и ждать возле запертой двери удобного случая и отправился к назначенному месту по поверхности, через ручей. На переправе он встретился со всеми пятью противниками. Он отбивался, но силы были слишком неравны. После его гибели шансы на победу в стычке улетучились полностью, и так как живых монахов за пределами крепости не осталось, мы сочли разумным отступить, перевооружиться и составить план. Для начала, все силы были собраны в один отряд. Брат Уриил призвал всех, кто имел боевые навыки либо был наименее полезен для монастыря. Исходя из количества оружия разумный размер отряда составил 8 дварфов. Монахи были готовы смиренно идти в неравный бой, но не желали прикасаться к оружию и броне, боясь греха перед лицом смерти. Как не убеждали их отец Кондрат с братом Уриилом, что защита жизни, а главное – веры не может считаться грехом, они угрюмо молчали, и вместо разумных аргументов выражали желание идти в бой, как есть Но и отец-игумен не желал выпускать их, подобно первых христиан против львов. Время тянулось, сестры голодали, и было необходимо что-то решать. Совместно мы измыслили следующий план: мы откроем главные ворота, подманивая врагов поближе, и когда они будут рядом, ворота будут заперты у них перед носом, а кто-то смелый и проворный в тот же момент выскочит через подземный ход под рекой, и сбросит сестрам такое количество еды, сколько сможет унести. Естественно, он должен суметь вернуться обратно, пока гоблины будут бежать обратно. Так мы и поступили. Я увидел, как двустворчатые ворота затворяются перед врагами и махнул рукой брату Марку, чтоб он передал этот знак дальше, по цепочке. Лаз в подземелье был открыт и сразу несколько братьев побежали, как будто наперегонки. Братья Иадор, Моисей и Мирон решили воспользоваться возможностью вынести тела и ценные вещи с места нападения, но они не являлись главными действующими лицами нашего плана. Я не знал, кто отважился доставить еду сестрам, поэтому был поражен, завидя блаженного отца Кондрата, грузно бегущего со стороны склада, держа в охапку несколько кусков мяса. Мы стояли на крутом берегу ручья и старались рассмотреть, кок из под обрыва выбегут гоблины, одновременно представляя себе, как наши братья пробираются по узкому лазу. То, что братья Иадор, Моисей и Мирон успеют вернуться назад с трофеями, казалось вполне реальным. Но то, что тучный отец Кондрат, несущий груду мяса сумеет добежать до сестер раньше, чем его заметят гоблины, казалось все менее вероятным. Если станет очевидным, что отец-игумен не поспевает, я подам сигнал и выход из подземелья будет закрыт перед ним. Вот первые три брата показались на поверхности, бросившись каждый за своей целью. И тут я увидел, как кусты на том берегу разошлись в стороны и на солнце сверкнули серебром гоблинские топоры. Раздался крик: «Засада!» и над рядами наблюдавших с безопасного берега раздался сдавленный стон. Еще один гоблинский отряд, вооруженный топорами подстерегал братьев на том берегу. Наш план был не так уж хорош, но все же казался выполнимым. Но неужели гоблины перехитрили нас?
Мы увидели, как брат Иадор пропустил удар топором в руку и стремглав бросился на юг, в горы. Тем же путем ранее пытался убежать брат Димитрий, чье тело так и лежит где-то там, на рубеже наших границ. Четверо гоблинов рванули за ним, но пятый выбрал своей целью брата Моисея. Оставшийся без внимания брат Мирон сделав небольшую дугу вернулся обратно в туннель, заперев за собою дверь. Через минуту он, а вместе с ним и отец Кондрат присоединились к нам, в стремлении рассмотреть, что творится на том берегу. Но брат Иадор удалялся очень быстро, уводя за собой бОльшую часть преследователей, и вскоре скрылся из вида совсем, поэтому его судьба стала для нас загадкой. А вот брат Моисей словно специально бежал вдоль берега, для того, чтоб мы могли наблюдать драму во всех деталях. Являясь по специальности столяром, брат Моисей некоторое время назад был вынужден освоить труд шахтера, поэтому он бежал, то прижимая кирку к груди, чтоб не зацепиться за кусты, то замешкавшись и чувствуя, что преследователь вот-вот нанесет удар резко оборачивался, парируя атаку и снова продолжая бег. После третьего отраженного удара всем наблюдавшим стало очевидно: если в беге у брата Моисея не было никаких шансов, то в бою их было гораздо больше. Но памятуя про обеты, брат Моисей продолжал бег. Наблюдая за этой душевной борьбой, видя, как брат Моисей в очередной раз отражает неумелую атаку гоблина, мне хотелось крикнуть: «Бей же, брат! Господь простит!» Но вдруг не простит? Каждый сам должен решать такие вопросы. И брат Моисей решил. Отбив очередной удар он внезапно прекратил бег и ударил в ответ. Гоблин отпрыгнул. Вдали от своих товарищей, перед лицом обороняющегося, а не бегущего противника гоблин казался уже не таким грозным. Брат Моисей уверенно отражал его удары, успевая контратаковать. Гоблин полагался на прыжки и увороты, а так же на крепость своих доспехов. После короткого обмена ударами гоблин, все же, пропустил в ногу, брызнула кровь. Атаки монаха участились, а гоблин замкнулся в обороне, но пропускал, снова и снова. Живот, руки, снова ноги и снова живот. Гоблин упал, корчась от боли, капюшон слетел с головы, и шлем покатился по земле. Через миг кирка опустилась на его череп.
Никто не осмелился выразить вслух свою радость о спасении брата Моисея. Но громкий вздох облегчения, который пронесся над наблюдавшими за боем монахами, свидетельствовал об истинных чувствах братьев. Что говорить? Едва ли кто-то на месте брата Моисея нашел бы в себе силы поступить иначе. Пусть Господь и отец-игумен будут к нему милосердны. Между тем, брат Моисей бросился ко входу в подземелье. Отряд гоблинов с топорами затерялся в холмах на юге, в погоне за братом Иадором, но наблюдая с высоты обрыва мы видели, что первый отряд, вооруженный копьями и ведомый мечником приближается с востока и находится примерно на таком же расстоянии к заветной двери, как и брат Иадор. Он взбежал на невысокий холм и они увидели друг друга. Он верно оценил расстояние и остановился. Бежать вперед, навстречу врагам, в надежде проскочить в дверь перед ними не имело смысла. Но как мы знали, бегает он не слишком хорошо, а совладать в бою с пятью язычниками не стоило и пытаться. Я затаил дыхание и будучи бессильным ему помочь, закрыл глаза и принялся молиться. Меня отвлекли от молитвы радостные возгласы монахов, подбадривающие брата Моисея. Но открыв глаза я не увидел его.
- Где он? Что произошло? – я принялся теребить за рукав стоящего рядом брата Иннокентия.
- Он в холме! Он копает! – монах указал мне рукой немного западнее того места, где только что стоял брат Моисей.
Из-за склона холма, с той стороны, где гоблины не могли его видеть, можно было заметь вылетающие комья земли. Вскоре и они перестали его выдавать. Я представил, как углубившись внутрь холма монах начинает копать вниз и спешно удаляет пологий спуск за собой. Он мог бы прокопать под ручьем, хоть до самого монастыря! Настоящий дварф!
Наше ликование прервали крики караульных, наблюдающих за обстановкой у главных ворот. Мы встревожились, но вскоре узнали, что причина тревоги скорее радостная, чем угрожающая. Брат Иадор легким шагом бежал вниз с холма, к ручью. Скоро он преодолеет брод, поднимется вверх по холму и окажется у ворот монастыря. Его преследователи безнадежно отстали. Громыхая металлом доспехов, тяжело переставляя ноги, они гнались за ним, без всякой надежды, из чистого чувства долга, если такое чувство знакомо язычникам. Мы открыли ворота и радостными ликованиями встретили быстроногого монаха. Створки ворот захлопнулись – у преследователей не было ни единого шанса прорваться внутрь вслед за беглецом. Мы снова в безопасности. Но сколько времени осталось у сестер, прежде чем они начнут умирать с голода?
- Я ничего не желаю больше слушать! – сказал брат Уриил новобранцам. Если вы не хотите прикасаться к оружию и доспехам, значит, вы пойдете в бой безоружными. – Если вам недостаточно благословения отца Кондрата, если вы не верите в силу покаяния и грядущего отпущения грехов, то что вы делаете в монастыре? Не пытайтесь быть святее патриарха, а просто выполняйте волю игумена!
- Простите братья, прости святой отец. Мы верим в покаяние и отпущение грехов, но до него мы можем и не дожить. Смиренно прошу прощения у отца-игумена, но праведные старцы говорили, что отпустить грехи авансом невозможно. Это ересь, которая прижилась у людей, но мы не поддадимся этому искушению. Храни тебя Господь брат и прости нас. Мы согласны идти в бой без оружия.
Особенно пугал братьев гигантский бронзовый молот – целая кувалда, приобретенная у людей. От нее отказались по очереди несколько монахов. Самым упорным оказался брат Капитон. Я не был близко знаком с ним и не знаю, откуда он набрался своей «мудрости». Но говорил он убедительно и многие верили ему. Мне же казалось, что в глубине души он надеется таким образом избежать боя, не веря, что батюшка-игумен способен послать в бой безоружных монахов.
- Помыслите о том, - сказал блаженный отец Кондрат, - что отправляясь в битву без брони и оружия, умышленно подвергаете себя риску смерти, что подобно самоубийству. А самоубийство – тяжкий грех. Не гневите Бога, взять в руки молот или палицу, не говоря уж про защиту броней, и в десятую долю не так грешно.
- Благослови, отец. Мы христиане. Не хотим ни оружия не брони.
Отец Кондрат посмотрел в сторону затворенных за стеной сестер. Возможно, там умирали от голода прямо в эти секунды.
- Господи сохрани. Безоружных на битву благословить не могу. Но благословляю всех воинов Христа идти в битву, как кого сподобит Бог. Поступайте по разуму и по совести.
- А если разума Господь не дал, то и святой отец не поможет – добавил брат Уриил, надевая новенький стальной шлем.
Наше воинство насчитывало 8 бойцов. Они стояли перед главными воротами, изготовленные к битве. Помимо брата Уриила добротно одоспешенными и вооруженными были еще трое: братья Тихон, Тит и Герасим. Брата Герасима снаряжали с особым тщанием – он стал нашим новым бронником и оружейником, его смерть стала бы особо тяжкой потерей для монастыря. Однако брат Тит продолжал юродствовать и наслушавшись бредней брата Капитона отказался брать оружие в руки. Остальные четверо были снаряжены лишь бы как: брат Ираклий был экипирован молотом и баклером, в смешанных элементах брони, брат Иона с оружием, но лишь в нескольких легких элементах доспехов, брат Аарон в медной каске и с булавой в руке и брат Капитон, с голыми руками и совсем без защиты. Отец Кондрат вызвался выступить с коротким напутственным словом перед монахами:
- Возлюбленные братия! И сестры – добавил он, заметив среди суровых монахов сестру Варвару, о которой в общей суматохе все забыли.
- Всем нам Господь шлет испытания, цель которых не всегда дано нам уразуметь. Ваше испытание битвой, – обратился он к воинам, - а ваше испытание смирением и надеждой, - добавил он обернувшись к остальным монахам.
– Уповайте же на Господа и помните…
Перед смертным боем, от которого зависело так много, монахи с упоением ловили каждое слово проповедника и сейчас они замерли в ожидании продолжения.
- Помните, что чем бы не окончилась эта битва, но те, кто выживет должны знать: нельзя продавать изделия из биллона. Все вы знаете, каким трудом достались нам те сплавы, которые…
Я опустил голову и перестал слушать. Чувства, вины и стыда закрались в мое сердце. Я испытывал стыд за чудачества блаженного батюшки Кондрата, а причиной вины было то, что я, как монах, не имел права стыдиться за него, но должен был исполнять любую его волю.
Не я один испытал подобные чувства. Монахи переглядывались и роптали. Вперед вышел брат Мирон.
- Святой отец! А не прочтешь ли письмо, что я передал тебе от сестер?
Монахи удивленно взирали на него и отец-игумен смотрел, как будто непонимающе.
- Вы помните, братья, как гоблины помчались за братьями Иадором и Моисеем, я же, добежав до сестринских келий, в надежде там укрыться, заметил, что никто не преследует меня, и бегом вернулся в монастырь через подземный туннель, - стал рассказывать монах.
- Но сестры, в ожидании пищи и привлеченные шумом, видимо, следили за происходящим сквозь щели в дверях. Уж не знаю точно, что да как, но как только я приблизился к дверям, то услыхал окрик, и сразу через стену перебросили запечатанный свиток. Я взял его, и как говорил уже ранее, видя, что гоблинов поблизости нет, вернулся в туннель. Там встретил я вас, благочестивый отец-игумен, и передал письмо вам. Ужель не помните?
- Так что же в том письме? - спросил брат Марк.
- Пустяки в том письме – ответил настоятель.
- Каюсь, братья и прошу прощения у отца-игумена, - продолжил брат Мирон, - но когда святой отец распечатал письмо, читая его на ходу, то я, будучи выше ростом, чем батюшка, ступая за ним следом, невольно заглянул ему через плечо. Об этом я непременно сказал бы на исповеди, но вот – представился случай сейчас. И должен по христианской справедливости сказать, касаясь означенного выше биллона, что указ сей силы не имеет.
- Помилуй Бог, да что же в письме том? – не выдержал я.
- Матушка Лукерья пишет нам, а матушка Оксиния ее слова подтверждает, что некая сестра Светлана была рукоположена в сан иермонахини, а ныне избранна на пост матери-игуменьи нашего монастыря и осуществляет управление из своей кельи.
Брат Уриил развернул пергамент и принялся читать, беззвучно шевеля губами. Безропотно отдавший ему письмо блаженный отец Кондрат стоял, понурив голову.
- Ну что? Что в письме? – наседали монахи.
Брат Уриил оторвал глаза от пергамента и посмотрел на братьев.
- Как есть – пустяки. Верно сказал батюшка, - с этими словами он скомкал свиток и бросил смятый комок с обрыва, - Они там голодают, - продолжил он, - Может матушки Светланы давно и в живых-то нету. Пустяки все это и смутьянство. Хватит болтать, к бою, братия.
- А как же отец-игумен?
- Она-то может и жива, а батюшка-то уж точно не в себе!
- Кто в обители правит-то нынче?
- Биллон продавать-то или нет? – гомонили монахи.
Брат Уриил обвел взглядом собравшихся, затем указал булавой в сторону женской части монастыря и сказал:
- Сейчас там умирает три десятка монахинь, да три иеромонахини, одна из которых мнит, что управляет нами из своей кельи. А отец Кондрат велит нам спасти их от лютой смерти. Так скажите братья, как лучше поступить? Признать отца Кондрата игуменом, выполнить его волю, и спасти сестер, либо подождать указаний от новоявленной матушки? Как сестрам больше понравится, что думаете, братия?
Голос его стал суров и он указал булавой в нашу сторону.
- Вот что, братья-монахи я так рассужу: Если Сестру Светлану избрали и она правит по сию пору, то указ отца Кондрата о биллоне моете не выполнять. Но с этой минуты советую считать, что мы снова переизбрали батюшку Кондрата и уж лучше вам выполнять его волю. И пускай это будет последний разговор о матушках-игуменьях. В этом монастыре настоятелем будет мужчина, пока жив хоть один из нас. А сейчас – в битву. Благослови, отче!
Одну створку ворот раскрыли, подперев другую бревнами, дабы проход в монастырь был как можно более узок. «Идут!» - крикнул маленький Адамка и убежал вглубь монастырского двора, за спины нашего воинства. Мы все стояли поодаль, намереваясь наблюдать за битвой. Опасаться смысла не было – если воины погибнут, то язычники проникнут внутрь и не выживет никто. Мы умрем либо под их мечами и копьями, либо погибнем от голода, запершись внутри здания. Господи, спаси и сохрани! Щенки привязанные у ворот пронзительно затявкали, учуяв чужаков. Спустить их с цепи никто не подумал – сейчас, возможно, они отвлекут врагов на несколько секунд. Первые два язычника протиснулись сквозь раскрытую створку и тут же на них бросились братья Аарон с Капитоном. Возможно, я был неправ, считая его малодушным, а быть может, отчаяние погнало его на гоблинские топоры. Топоры опустились, раздался хруст костей и куски плоти полетели в разные стороны. Первые два гоблина прорвались внутрь двора, за ними вбежали еще двое. Братья Аарон с Капитоном погибли почти мгновенно, беспомощные, как и те двое щенков. Но когда в битву вступили братья Уриил и Тихон, ситуация мгновенно изменилась. Один и второй гоблины упали на траву, их тела рвали собаки и добивали младшие из монахов. Третий был окружен, прижат к стене и держался последние секунды, а четвертый бросился бежать. Брат Уриил помчался за ним, не беря во внимание то, что на подходе следующий, более многочисленный отряд язычников и нельзя растягивать наши силы. Два брата и один боевой пес были мертвы, некоторые получили незначительные ранения. Необходимо было вернуться под защиту стен, реорганизоваться и тогда уж снова встретить незваных гостей. Брат Уриил способен нагнать оленя, так что гоблину не удалось далеко уйти. Братья забежали внутрь ворот перед носом наступающего отряда гоблинов и попытались запереть ворота. Разрубленные куски погибших щенков кровавыми катышами из мяса, шерсти и внутренностей застряли в щели между створкой ворот и землей. Чем сильнее давили на створку монахи, там плотнее ее заклинивало. «Назад! Пропустить! Биться внутри двора!» - брат Уриил понял, что боя не избежать, теперь оставалось уповать лишь на силу оружия и на Господа. Гоблинский копейщик проткнул копьем второго пса, и отделившись от основной группы бросился на брата Ираклия. Остальные воины смешались в кучу, из которой попеременно вылетали раненые, то с одной, то с другой стороны. Брат Тит, пытавшийся голыми руками нанести вред врагам, выскочил из боя, сжимая левой рукой правое запястье. Из обрубков пальцев хлестала кровь. Залитый кровью бился брат Тихон, брат Иона опустился на колени, прижимая руки к пораненному животу. Боевой пес корчился на траве, но чья-то дворовая псина все еще кидалась на врагов, стараясь ухватить зубами за плащ. Дела у брата Ираклия шли того хуже – он полностью проиграл свой поединок, и казалось, что он изранен до такой степени, что лишь доспехи и одежда удерживают его тело, не давая ему развалиться на куски. Но перевес гоблинов был лишь там, куда еще не успел дотянуться своей булавой брат Уриил. Грудой металла рухнул на землю один противник, затем второй. Гоблин, сваливший на землю брата Ираклия, попытался прийти на подмогу своим, но был сбит с ног и размозжен булавой. Четвертый бежал, а пятый бился один на один с закованным в броню и невредимым братом Герасимом. Раненые братья не спешили встревать в их соперничество, а брат Уриил скрылся за воротами, в погоне за беглецом. Спустя минуту он вернулся, но помогать брату Герасиму уже не понадобилось. Все враги были мертвы. Последний из гоблинов все же убежал. Пускай расскажет своему племени, о силе наших воинов и силе нашей веры.
